Слава 112-й Сибирской дивизии переживет века. Пройдут годы, зеленой травой зарастут развороченные снарядами и минами поля. Новое светлое здание жизни построят дети и внуки тех, кто сейчас здесь, на передовой. А вы, поседевшие ветераны, с гордостью скажете: «сражался под знаменами героической 112-й!». (Из фронтовой газеты).
Вечером, когда на улицах Чулыма, небольшого городка, что в нескольких часах езды на запад от Новосибирска, вспыхивают электрические огни, он возвращается домой, в небольшой, но органично вписавшийся и в панораму близлежащей станции и рядом стоящую березовую рощу, домик.
Приходит в свою квартиру, маленькую и уютную. В передней — зеркало, большое, в полроста. Не пройдешь мимо, чтобы не глянуть в него.
«Да, стареешь, Садок Захарович. Что уж там, седьмой десяток, как ни прыгай».
— Ну, здравствуй, Прасковья. Чем день знаменит был? — спросит он жену.
— Да вот почта пришла. Поздравляют тебя с днем рождения. Лучше раньше, чем поздно.
— Давай, давай, посмотрим.
Невысокая, с серебряной прядью в еще черных волосах женщина, с удивительно добрыми морщинками у глаз, улыбнется про себя:
«Сейчас начнет вспоминать, как маленький, радоваться этим поздравлениям. Чудной!»
И ласково посмотрит на мужа. Сядут они напротив друг друга, за большой и уже несколько старомодный стол. Он наденет очки, а она, глядя чуть прищуренными глазами прямо ему в лицо, будет слушать, о чем пишут далекие, но очень близкие для них люди. Его однополчане...
А четверть века назад почтальон принес в этот дом на окраине Чулыма, две бумаги: одна была из госпиталя от сына Сережи, другая — из военкомата, похоронная на мужа. Что пережила ты тогда, жена и мать двух солдат? Какими словами можно высказать это? Годы, конечно, оставили свой неуловимый отпечаток и на ее лице, и на фигуре. Однако в тот вечер, когда я был у Роговых, в семейном альбоме увидел другую Прасковью Афанасьевну. Нет, не красавицу писаную. Но были в ней и сила, и радость, и удаль русская, и нежная грусть.
...Итак, двадцать пять лет назад в дом Роговых вместе с письмами пришла беда. Получить похоронную оттуда, где воевал тогда Садок Захарович, было совеем немудрено.
«57 из батальона бессмертных», «Еще одна страница о великой битве на Волге», «Слово к молотому Другу»...
В дни, когда отмечалось 20-летие разгрома немецко- фашистских захватчиков на берегах великой русской реки, эти заголовки обошли страницы многих газет и журналов, зазвучали в радиопередачах. В 1962 и 1963 годах «Известия», «Огонек», радиостанция «Юность» в очерках и корреспонденциях рассказали об удивительной истории одного батальона 112-й стрелковой дивизии, которая формировалась в Сибири.
... В лютую зиму первого года войны в небольшой городок прибыл молодой политрук Б. В. Филимонов. В тот же день его вызвали к командиру формирующейся здесь дивизии полковнику И. П. Сологубу. Он долго расспрашивал собеседника о службе в армии, об учебе в училище и поставил задачу скомплектовать отдельный противотанковый батальон. Комдив дал строгий наказ: не теряя ни одного дня, готовить личный состав к боям, принимать прибывающих людей, сколачивать подразделения, организовывать боевую учебу. В одноэтажном кирпичном здании школы был размещен штаб. Здесь находились минометчики, связисты, истребители танков. Несколько прокопченных классных комнат— это все, чем располагал батальон. Ни электричества, ни топлива, ни воды.
Первыми прибыли в батальон тридцать бойцов. Их встретил комиссар. Так Садок Захарович Рогов познакомился с Борисом Васильевичем Филимоновым — человеком, которому предстояло сыграть большую роль в дальнейшей воинской судьбе сибиряка. Война застала Рогова в командировке на прииске. Садок Захарович работал тогда бригадиром в Кемеровском отделении «Золотопродснаба».
Сразу же возвратился домой, в Кемерово. Знал, что здесь его уже ждет повестка из военкомата. Так и было. Через несколько дней, поцеловав на прощание жену, сыновей, Сережу и Колю, отправился солдат Рогов на вокзал. ... Вагон-теплушка забит до отказа. Насупленные, сосредоточенные лица. Но вот кто-то в углу тронул лады гармошки. Сначала нестройно, потом все шире и напевнее, словно Байкал-батюшка, полилась песня о величавой сибирской красе, о волнах байкальских.
Посыпались шутки. Поезд шел из Кемерово к Новосибирску. Ехал Садок Рогов, ехали и его два брата-шахтера. Им не суждено было больше вернуться в родные края. Ехали люди, чьи руки добывали уголь, строили «город-сад», растили хлеб, плавили металл. Они ехали защищать все это, защищать свою родную Советскую власть. И вот встреча в школе небольшого сибирского городка. Там впервые увидели друг друга люди, которым суждено было обессмертить свои имена...
Пятьдесят шесть солдат, сержантов и один офицер — вот все, что осталось от целого батальона истребителей танков на священных берегах Волги. Они несколько дней и ночей сдерживали бронированные удары фашистов, не пуская их к великой русской реке. Но это было потом. Сначала надо было пройти подготовку, сначала надо было увидеть пылающие нивы, выкопать первые горькие могилы. В знойное лето 1942 года бесконечной вереницей тянулись эшелоны из восточных районов страны на юго- запад, к Дону и Волге. Поступали тревожные вести — наш фронт где-то южнее Харькова прорван и фашистские армии устремились к Дону.
«В одном из воинских составов ехали и мы, сибиряки, не зная тогда, что едем на самую Великую битву»,— вспоминает в своей книге, которая недавно вышла в Волгограде, Б. В. Филимонов. Дни в дороге ничем не отличались пока от ритма армейской жизни на месте формирования. По вечерам, когда темнело, бойцы садились у раздвинутых дверей я пели, вспоминая далекую и близкую Сибирь, родных и друзей, оставшихся там. Ближе стали друг к другу эти совсем еще недавно незнакомые люди.
— Как сейчас вижу перед собой,— рассказывает С. 3. Рогов,—своих новых друзей.
Подтянутого, сухощавого Колю Смородина, энергичного Алексея Очкина, серьезного и задумчивого Бориса Филимонова. Когда приближались к фронту, произошел такой случай.
— Товарищ комиссар,— обратился к Филимонову Очкин,— давайте соберем в пути деньги на танк и назовем его «Таня», в память славной комсомолки Зои Космодемьянской.
Этот глубоко патриотический призыв был одобрен всеми. И вскоре солдаты собрали 85 тысяч рублей. Дивизия разгружалась под налетами вражеской авиации. Потом совершила марш по степным пыльным дорогам. Все чаще появлялись над головами фашистские самолеты. А укрыться негде. Только одни сухие балки и овражки. На глазах солдат фашисты разбомбили мирный хуторок и, спалив его дотла, обстреливали на бреющем полете бойцов и мирных жителей. Гнев кипел в груди каждого из тех, кто шел сражаться за Родину. Сибиряки поклялись не отступать ни на шаг.
И вот последний день перед первым боем. Командир дивизии полковник Сологуб, герой гражданской войны и боев в Испании, обратился ко всем бойцам и командирам с призывом с честью пронести Красное знамя Сибирской дивизии. — Завтра в бой! — сказал он тогда.— Мы принимаем его на земле, политой кровью наших отцов. Будем достойны их славы! Победить врага и остаться в живых — желаю каждому из вас!
Они победили врага. Но не всем было суждено остаться жить. Погиб полковник Сологуб, погиб наш земляк Степан Сергеевич Кухта, отдали свою жизнь за Родину Илларион Федорович Шутов и многие-многие другие. Долгое время считали, что из батальона истребителей никто не выжил. Но вот радиостанция «Юность» 10 и 11 декабря 1962 года передала рассказ одного из воинов легендарного батальона — лейтенанта А. Я. Очкина.
Тогда Алексей Яковлевич обратился к своим боевым друзьям: «Если слышите меня, откликнитесь». В ответ он получил несколько взволнованных писем. Авторами трех из этих писем были наши земляки — жители Сибири. Впоследствии в газете «Советская Сибирь» появилась статья А. Я. Очкина — «Слово к молодому другу».
В ней он рассказывал:
«Много писем с запросами получил я. Среди них сообщалось, что похоронную на И. А. Пивоварова (тоже уроженец Новосибирской области) прислал родным Рогов. Рогов? Ведь это наш Рогов, Садок Захарович из штаба...»
112-я Сибирская дивизия приняла на себя основной удар прорвавшихся к Волге гитлеровских банд. С чуть прищуренными глазами Рогов вглядывается в строчки фронтовой газеты, потом берет со стола открытку. Ее он только что получил из Москвы.
«Дорогой Садок Захарович! Сердечно приветствую вас, моего старого боевого друга, в день вашего рождения. Б. Филимонов».
Борис Васильевич Филимонов... Комиссар легендарного батальона истребителей танков. Когда упал командир, сраженный пулеметной очередью, Филимонов повел горстку храбрецов на прорыв из окружения. Вражеские танки глубоко вклинились в нашу оборону, разрезав батальон на несколько частей.
— Садок Захарович,— обратился комиссар к Рогову,— назначаю тебя начальником штаба, возьми секретные документы. Крепко береги их!..
— Этот день, 14 октября 1942 года, я и сейчас помню во всех подробностях,— рассказывал мне Рогов.
— Мы понимали, что предстоит жестокий бой, и готовились к нему. Он начался ранним утром. Самолеты врага один за другим пикировали на позиции войск. Одновременно с большой высоты сбрасывали бомбы «хейнкели». Нам были хорошо видны атакующие фашистские танки и пехота. Бой разгорался с каждой минутой. Уже горели четыре танка со свастикой на броне. Рядом со мной вел огонь лейтенант Очкин. Он уничтожил две машины... А потом исчезли границы дня и ночи. Атаки на позиции советских воинов следовали одна за другой. Страшный грохот стоял над волжским утесом. Так началось самое большое по своим масштабам сражение.
Вот что пишет в своей книге «Начало пути» Маршал Советского Союза В. И. Чуйков:
«Наступило 14 октября - день небывалого сражения за весь период боев за Сталинград... 14 октября для нас было самым критическим днем. Мы, многое уже пережившие в Сталинграде до 14 октября, новое наступление гитлеровцев запомним на всю жизнь».
«В 11 часов 30 минут до 180 танков прорвались через боевые порядки дивизии Жолудева. Они смяли левый фланг дивизии Сологуба и вышли к тракторному заводу ».
Это вспоминает участник Сталинградской битвы комиссар Б. В. Филимонов.
— За бронированными машинами, остервенело строча на ходу, шли большие группы автоматчиков. Нам стало ясно: Гитлер решил любой ценой взять город,— рассказывает С. 3. Рогов. Дружными залпами орудий встретили фашистов истребители танков, полетели бутылки с горючей смесью...
Боеспособных оставалось все меньше и меньше. После одной атаки последовал налет авиации, десятки тонн смертоносного груза обрушила на позиции смельчаков гитлеровская артиллерия. Потом снова атака, снова и снова... Фашистские танки не смогли пройти через этот рубеж и устремились в обход. Оставалось одно — идти на прорыв сжимающегося кольца. Они ринулись навстречу танкам. Фашисты, конечно, не ожидали, что из разрушенного, горящего дома у тракторного завода может вырваться кто-то живой. Между бронированными чудовищами, сметая автоматными очередями вражескую пехоту, пробивались на соединение со своим полком 60 храбрецов. К волжскому откосу их вышло немногим более тридцати. Здесь они встретили примерно столько же своих товарищей. Вот и все, что осталось от батальона. Командование принял лейтенант Алексей Очкин.
Танки со свастикой на броне утюжили землю, но снова и снова щетинился волжский откос всплесками гранатных взрывов и полыхал автоматным свинцом. Более десятка немецких машин застыли на месте. В одну из атак вражеский снаряд разорвался совсем близко от Рогова. Наступила безмолвная тишина — он потерял сознание.
Очнулся в лодке, когда его и еще нескольких раненых переправляли на другой берег Волги. Вздрогнул от резкой боли в голове. Пощупал рукой — повязка. С благодарностью посмотрел на солдат, без устали работавших веслами. У многих из них кровь струилась по лицу и рукам, а они отдали ему свои санпакеты. Потом провел рукой по гимнастерке. В левом кармане нащупал листок бумаги. Это было заявление с просьбой принять в ряды ленинской партии.
«Не успел комиссар. Где ты теперь, Борис Филимонов? Жив ли?» И вдруг взрыв, совсем рядом. Холодная вода приняла солдата Рогова в свои объятия. Что ты можешь для него сделать, Волга? Спасешь или навсегда оставишь в своей пучине? Река не могла помочь. Зато протянули руки друзья с лодки, которая шла следом. Она была переполнена. Тогда кто-то из легкораненых привязал Рогова к широкой доске, а конец веревки прикрепил к своей здоровой ноге. Так «доплыл» Садок Захарович до берега.
...В октябре 1942 года в дом Роговых пришел почтальон. Он вручил хозяйке дома страшное известие. А в это время, может быть, несколькими днями позже или раньше, в домике над самой Волгой, там, где когда- то была контора колхоза «Стахановец», коммунисты 112-й стрелковой дивизии, все, кто остался в живых, проголосовали за прием в ряды партии старшины С. 3. Рогова.
Одним из тех, кто рекомендовал его в члены КПСС, был политработник Б. В. Филимонов. Он твердо знал: Садок Рогов заслужил это право. Нельзя сказать, чтобы в те военные годы время бежало быстро. Каждый день — это новая морщинка на лице, новая серебристая нить в волосах...
Б. В. Филимонов в своей книге пишет:
«Отгремели последние залпы великой битвы на Волге. Мы вместе со всеми советскими людьми ликовали. Каждый понимал, что это начало конца гитлеровского райха. Снова воинский эшелон. Батальон уезжал на формирование, чтобы с новыми силами идти на запад, Очищать нашу землю от фашистских захватчиков. Нас немного. Наша часть размещалась теперь в одном вагоне-теплушке. Среди нас Алексей Очкин — он, не долечив раны, убежал из госпиталя... Другие наши боевые друзья: Илларион Федорович Шутов, невозмутимый лейтенант Иван Коваль, один из последних защитников кручи—усач Черношейкин. Отважная девушка Тоня Давыдова тоже оправилась от ран и вернулась к своим друзьям. Садок Захарович Рогов возглавлял теперь наш штаб. Коммунист Шаповаленко заведовал всем хозяйством. Нас всего семнадцать ветеранов великой битвы, но с нами святая святых — боевое знамя, которое мы с честью пронесли через все невзгоды и радости многомесячного величайшего сражения на Дону и Волге».
...Раздается протяжный гудок паровоза. Эшелон медленно трогается от станции Ахтуба. Все столпились у открытой двери теплушки — смотрят в сторону Волги. Кто-то задумчиво говорит, как бы обращаясь ко всем: — Прощай, город-герой! Потом были в их жизни Курская дуга и Днепр. Наступили дни расплаты, возмездия за то горе, которое принесли на нашу землю фашисты.
...Листаю страницы старого семейного альбома Роговых. С фотографий смотрит уже знакомое лицо. Вот Садок Захарович, как говорится, при полных регалиях. На гимнастерке ордена Красной Звезды и Красного Знамени, медали «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда » и другие. Сфотографирован он возле пушки. — Вместе с ней вот «докатил» до Польши, а потом и до окраин Берлина,— рассказывает Рогов.— Получили приказ следовать к Праге. Так что в самом Берлине побывать не пришлось. Да я и не расстраиваюсь. Зато Злату Прагу повидал... Еще фотографии в альбоме. Рядом с Садоком Захаровичем и Прасковьей Афанасьевной стоит молодой капитан с орденами и медалями через всю грудь. Это — Сергей Рогов. — Перещеголял сын батьку. Я так и закончил войну старшиной, а он, видишь, капитан,— с гордостью говорит отец. Примерно такие же слова были сказаны Сергею Рогову на перроне, возле вагона поезда, который направлялся на восток.
На маленькой, затерявшейся в Карпатах станции в эшелон грузилось подразделение саперов. Они приехали из-под Берлина, чтобы очистить поля от фашистских мин, подготовить их под плуг. Саперы выполнили задание и получили отпуск в родные края. Командовал подразделением Сергей Рогов. Паровоз уже дал гудок к отправлению, а на перроне все еще стояли, крепко обнявшись, двое военных и смотрели в глаза друг другу.
— Перещеголял ты меня, Серега. Молодец! — сказал отец. — Рад стараться! — в тон ему ответил сын. И еще узнал тогда отец, что сын лишь немного позднее попал на фронт. Окончил военное училище (тогда на учебу времени было отпущено в обрез), с боями прошел от Украины до Берлина. Отец и сын! Слава вам! Много лет прошло с тех пор. И вот радостная встреча. Три года назад в Новосибирске, после двадцатилетней разлуки, собрались боевые друзья — Н. Смородин, А. Давыдова, А. Очкин.
Приехал из Чулыма и С. Рогов. Несколько дней провели вместе однополчане. Потом разъехались — торопили дела, которых всегда невпроворот. Над новой документальной повестью работает Б. Филимонов, избавляет от недугов людей врач А. Давыдова, добывает металл начальник производственного отдела одного из уральских рудников Сергей Рогов. И каждый день спешит по делам коммунист Садок Захарович Рогов. Отыскать его в Чулыме было чрезвычайно просто. В райкоме КПСС меня направили к председателю комитета народного контроля.
— Есть у них там внештатный инспектор Рогов, и зовут его точно Садок Захарович,— сказали в райкоме. Председатель комитета представил мне его. Но днем нам долго разговаривать не довелось.
Пришел председатель комитета и сказал:
— Вы уж разрешите ему сейчас уйти. Нам одно дело завершить надо. А вечером, пожалуйста. Да, Садок Захарович? Рогов в ответ кивнул головой и ушел. А я прикидывал: «Он говорил, что рождения 1903 года. По каким же таким делам может спешить человек уже вполне пенсионного возраста?»
Помог председатель комитета. Как бы угадав мои мысли, он пояснил: — Понимаете, есть категория людей, для которых сознание своей бесполезности смертельно. К таким именно принадлежит и Рогов. Год назад он был бухгалтером районной больницы. Возглавлял там партийную организацию и группу содействия народному контролю. Уважали Рогова все честные люди за требовательность и принципиальность, зато побаивались нечистые на руку за беспощадность. Ушел на пенсию Рогов. Но снова видят его в магазинах и больницах, детских садах и на торговых базах. Он теперь внештатный уполномоченный районного комитета народного контроля.
...Вечером, когда на улицах Чулыма вспыхивают электрические огни, приходит он домой, в свою небольшую уютную квартиру.
— Что, почта есть? — спрашивает он Прасковью Афанасьевну.
— Вот от Тони Давыдовой весточка пришла, и Алексей Очкин откликнулся...
