За сутки до начала конференции к начальнику строительства пожаловала делегация.
Был уже поздний вечер, он приехал с одного из участков: в приемной — люди. Спросил: вы ко мне? Ответили, что к нему и по очень важному, неотложному вопросу.
В кабинете попросил их: высказывайте...

Заговорил от лица пришедших Анаберды Нуредиев, туркмен по национальности, кандидат наук, начальник механизированной колонны из бывших осужденных, дельный, талантливый руководитель:

«Вот мы с вами работаем два года. Мы не слепые. Видим, сколько труда, сил вы вкладываете в работу, чтобы поставить стройку на ноги. Видим, и кто вам мешает. Со своей стороны мы понимаем, что вы тоже видите, как мы стараемся помочь вам, но... Пока не уберете Попова... У него тут своя группа, команда — они не только вам нормально работать не дадут, но и тем, кто вас поддерживает. Мы всё это понимаем. Нас здесь, у вас в кабинете, немного, но мы посланы большим коллективом. И от его имени просим вас поехать в обком партии и сказать, что если не снимут с голосования кандидатуру Попова, ручаться за жизнь его на стройке нельзя — пропадет в строительном муравейнике, сам черт не сыщет».

 

Начальник строительства понял, что разговор серьезный, угрозы не беспочвенны. Утром поехал в обком партии, выложил вчерашний разговор с представителями коллектива, не открывая их имен. От себя добавил, что опасения очень серьезные, что он как-то повлиять на изменение отношения к Попову не может. Поэтому просит, чтобы конференция была обеспечена средствами безопасности.

В обкоме информацию приняли к сведению. Кандидатура Попова была снята с голосования. Представитель обкома так это мотивировал: Попов-де по состоянию здоровья снимает свою кандидатуру.
Против этого возражать никто не стал.

Попов через несколько дней после конференции с группой своих единомышленников уехал из Караганды. Вскоре «всплыл» на строительстве Днепровской ГЭС в Молдавии. Из пустынного Казахстана попал в солнечную Молдавию — это говорит о том, что связи в верхах у него были неплохие (такой же курбет в конце двухтысячного года произошел и с омским мэром).

После ухода Попова и его прихвостней работа на строительстве канала Иртыш-Караганда пошла успешно. Все подразделения, все силы: инженерные, технические, от высшего до нижнего звена — выстроились в единую рабочую цепь.

На стройку зачастили теперь уже не проверяющие, а корреспонденты центральных газет Казахстана и Советского Союза, популяризируя стройку, рассказывая о ее достижениях.

К разговору об омской мэрии, вернее, об оппозиционных, мягко говоря, действиях мэра, губернатор возвращался не раз. Больно уж занозисто вел себя мэр... И каждый раз перед внутренним взором губернатора зловещей тенью вставал рядом с мэром приснопамятный Попов. 
Ему, губернатору, казалось, что они — Попов и мэр — друг друга стоили по склонности к противоборству самого низкого пошиба. Против кого бы ни затевали борьбу, всегда несла она в себе зависть, болезненное восприятие чужих успехов.
Но не всегда воспоминание о Попове, вызванная памятью тень его могли заслонить губернатору яркие, светлые картины его казахстанской жизни, потому как, помимо поповских инсинуаций, было там у него немало по-настоящему прекрасных, счастливых часов.

Хорошую жизненную школу прошел он в Казахстане. Наработал опыт большого руководителя — но и оставил там свои лучшие молодые годы...

Все эти воспоминания прокручивались в сознании губернатора за с читаные секунды, скользнув по лицу то серой тенью, то светлой улыбкой.
И он думал удивленно, что надо же! Такие долгие годы жизни, столько событий! — а хватает двух-трех минут, чтобы пережить их памятью наново...

Если речь была о Попове и мэре, когда губернатор замолкал, Валентин Александрович долго молчал, с притаенным любопытством ожидая какого-либо еще сопоставления неизвестного ему Попова с действиями сегодняшнего мэра...

Как-то губернатор, тряхнув головой, словно выбрасывая из нее мысли о том неприятном человеке, спросил прямо своего первого заместителя:
— Знаешь ты этого самоуправленца больше меня. Много раньше знаком. Поговорил бы с ним по душам. Ведь не глупый же он, должен понимать, что в одной мы упряжке, что надо идти, тянуть воз в одну сторону, что ничего положительного не несет в себе этот его оппозиционный настрой. Да и причин к нему не вижу... Закусил удила... Порой не зрелого управленца, а капризного ребенка в нем вижу — и только! Там его обделили, там ущемили...

 

Валентин Александрович улыбнулся:
— Знаю его, разумеется, давно. Еще когда я в профсоюзе работал, а он в коммунальном хозяйстве, точнее, в трамвайном депо. Худого зря не скажу. Прекрасный был специалист: деловой, инициативный, умеющий работать с подчиненными, быть в ладах с начальством. — И развел непонимающе руки: — Кто бы мог ожидать от него такой метаморфозы? Ровно подменили человека. Не выдержал испытание властью?!
— Ну нет, — не согласился губернатор, — тут надо так определить, что власть его окрылила. Взлетел сразу высоко, что земли под ногами не чует. Дух от полета захватило. Только полетел не в ту сторону.

 

Валентин Александрович согласно кивнул:
— Очень верно определили. Безусловно, так... А чтоб по душам — не единожды пробовал. И так и сяк я с ним... Чаще всего мои слова, предложения встречал в штыки. А то вдруг и с полным пониманием будто: как бы со всем согласен. Буквально два дня назад больше часа беседовали в моем кабинете.

— Приходит на приглашения?
— Когда ему надо, сам напрашивается. Всё же не так он прост! Прощупывать умеет и коллектив вокруг себя нужный сколотить... Говорю ему: ну что ты всё поперек областной администрации?! То ж ему: в одной-де упряжке надо. Ведь знаешь, что областной администрации город не безразличен. Соглашается: вместе, мол, из кризиса выбираться надо. Рукопожатием договоренность скрепили. Вернувшись в мэрию, опять своё запел: областная-де администрация вставляет ему палки в колеса... —Помолчав, Валентин Александрович заговорил оживленнее, как бы только что вспомнив:

— Он же, мэр нынешний, вашим замом был! У нас же у всех здесь нормальные с ним отношения были. Помните, когда возник вопрос, кого после Шойхета рекомендовать в мэры, вы, не раздумывая, указали на него, — смотрит в глаза губернатора недоуменным взглядом: — Ведь вы же тогда всё ему дали: забирай, каких считаешь нужными, людей, машины, водителей. Посоветовали сформировать своё ядро. Старый, мол, аппарат для тебя не годится. Бери секретаря, помощника моего себе, кого надо из аппарата. Он не поскромничал: выбрал, взял, что хотел... Мы ему всё, без разговора, отдали — иди, работай на здоровье... Потом, видно, амбиции перевесили... Особенно когда прошел на выборах... И пошло-поехало! На вас: ты — выборный губернатор, я — выборный мэр: равноправны, дескать... Крепко в нем ошиблись!

 

Губернатор слушал со вниманием, не перебивая, показывал кивками головы, чтоб собеседник выговорился до конца. Немногословный по характеру Валентин Александрович, предпочитающий больше слушать, с Полежаевым, случалось, был многоречив, особенно когда видел, что тот искренне хочет его выслушать. Было для Третьякова что-то притягательное в этом человеке, вызывающее на доверчивость, полное откровение... Может, потому, что чувствовал в нем такое же искренне-уважительное отношение и к себе.

Поерзал, усаживаясь удобнее в кресле... Беседовали они в небольшой боковушке, примыкающей к кабинету губернатора, за маленьким столиком, на котором стояли две чашки с чаем и раскрытая коробка конфет — не притрагивались пи к тому, ни к другому, увлеченные разговором.

— Я думаю, — далее продолжил Третьяков негромко, как бы сберегая силы в затяжном монологе, — что не ошибаюсь... Хотя у меня нет какой-либо достоверной информации, есть только предположение, что это спланированная, разработанная акция Союза российских городов доказать: кто в доме хозяин! Города —миллионщики... а тут какие-то областные власти?! Вот и Омск — миллион двести тысяч населения! А в районах — где-то восемьсот тысяч... Избрав нашего мэра президентом Союза российских городов, его сделали как бы главной ударной силой в борьбе против губернаторов.

— Не много ли для него? — недоверчиво губернатор.
— Пожалуй, переоценили, — согласился Валентин Александрович, легонько пристукнув ребром ладони о стол, как бы удостоверяя этим высказываемое. — Для него, на мой взгляд, неважно, кто бы это был — Полежаев или другой кто, — всё равно борьба была бы развернута. Она ведь идет, вы это знаете, не только в Омске... Естественно, в разных территориях имеет разный оттенок. У нас — гипертрофированный. Коль он президент городов российских, ему надо показать себя! — вести эту борьбу очень активно. Вот и старается...

Я думаю, что не ошибусь, — смотрит на губернатора с легкой усмешкой, — эта самая «черепковщина» не только не характерна для нормальных отношений, но и не должна быть свойственна человеку нормальному... Хотя, — задумался, пристукнул тверже ребром ладони о стол, — вы правильно подметили, что не в нем дело... Добавлю, что и не только в таких «черепковых». Всё это, без всяких сомнений, поддерживается, подогревается, стимулируется оттуда — поднял взгляд к потолку, — там исток всего... Ну и в силу наших частых выборных кампаний: президентских, думских и прочих — отсюда всё... Для них там, — на этот раз ткнул в потолок пальцем, — важно, чтоб всё это не затухало — тогда центру поспокойнее. Потому-то такое положение и поддерживается ельцинским окружением.

Губернатор, облокотившись обеими руками о стол, как бы показал этим, что слушает внимательно и полностью согласен со своим первым заместителем. Хотя всё, что слышит от него, сам давно знает — всё это совпадает с его определением положения во властных структурах. А охотно слушает потому, что когда его мысли, убеждения совпадают с мыслями другого, уважаемого им человека — это придает собственным больший вес, подтверждает правоту их.

— Бюджет, — видя интерес губернатора к его словам, продолжает Третьяков более уверенно, — это следствие, которого тоже накопилось предостаточно и которое ищет какого-то выхода... А причинность — неурегулированность отношений на федеральном уровне: что — это вот обязанности субъекта федерации, это — муниципальщиков... Никакой четкости — всё размазано! — Помолчал, кивнул сам себе головой, как бы согласившись с пришедшей в неё мыслью: — Да здесь и провести четкую линию нельзя. В любом случае, как бы законодательство эти проблемы ни регулировало, всё равно власть должна строиться по иерархии. Иначе никогда никакого порядка не будет. Особенно в России. Она всегда была монархией — при царе ли, при генеральном секретаре... Русский человек к этому привык. И я убежден, что сегодняшнее положение с властью — кроме ущерба в экономике, политике, социальной среде — ничего не несет. — Остановив пристук, откинулся в кресле, спрашивающим взглядом на губернатора наставился: не утомил ли?

 

Тот показал движением головы, что может продолжать.
И вновь с тихим, размеренным, скорее всего, самопроизвольным пристуком ладонью о стол:
— С мэром, повторяю, беседовал много раз. Давайте, говорю, определимся с позициями, согласуем их. И будем действовать, как две исполнительные власти. Он, бывает, что соглашается: давайте. И вот кое о чем мы договоримся. Однако в практических делах, буквально на следующий день, все наши договоренности — коту под хвост.
Приходили ко мне бывший председатель горсовета Юрий Яковлевич Глебов и Норка. Говорят, что мы видим ненормальную систему взаимоотношений городских властей с областными. Давайте что-то делать. Может, мы в чем-то помочь сможем? Опыт есть... Я им: всё бессмысленно... Если были бы разногласия и противоречия на нормальной основе — их можно было бы как-то сгладить и даже исключить. Здесь всё построено на личных амбициях одного человека. У него на всё один ответ: а вы? а вы?!

...С Валентином Александровичем губернатор начал работать с первых дней своего избрания председателем Омского областного исполнительного комитета. Вместе встретили перестроечный шок. Вместе нащупывали более-менее твердую почву под ногами в новом непонятном времени. Шли через все эти ямины и завалы рука об руку, поддерживая друг друга, пока еще незнамо куда... Но шли. Не стояли без движения. Не уподобились ни тем из областных чиновников, что, как тараканы, забились в разные щели; ни тем, которые, оправившись от страха, пошли в бизнес; ни тем, что побежали с красными полотнищами к Ленинской горке, ища защиты и справедливости у каменной статуи, подобно древним язычникам.