Люди не успевают притереться друг к другу, не связанные никакими традиционными условностями; они спаяны не одним (как говорилось выше), а двумя условностями: недоверием к начальству и стремлением выдавить побольше из этого начальства.
Партус отлично изучил нравы этой публики. Перенять его знания для Леонида Константиновича не составляло большого труда. Где-то к середине первого года работы он уже не врубал в стол топор. Знал, где следует немного уступить, где настоять на своем... Научился управлять этими людьми так, что они по его слову делали то, что им не положено делать... К примеру, в декабре, сняв сапоги, лезли в ледяную воду, чтобы восстановить сорванные укрепления. Они уже знали, что прораб их за это отблагодарит. Знали и то, что сделать это ему будет трудно, потому что ни в какой смете подобные работы не значатся...

Так исподволь шло познание друг друга: они изучали его, он — их.
Прораб всё больше убеждался, что в трудную минуту бригада его не подведет; рабочие — что прораб не обманет их.
Возникало взаимодоверие, оно всегда было шатким, и его надо было всё время обоюдно подтверждать. Здесь было у Полежаева что-то от Партуса. Однако Рудольф Эдуардович не стал для него идеалом руководителя. Им стал другой человек. Строитель, руководитель «милостью Божьей» — это был Эрик Христофорович Гукасов. Он не был суровым начальником, не был хитрым дипломатом, подобно Партусу.

Не брал суровым, наставительным голосом, напористым характером... Было в нем нечто завораживающее, какая-то внутренняя сила. Этакий дух незримый, что заставлял безоглядно верить ему, как бы естественным путем подпадать под его обаяние... Но это не было какое-то унизительное рабство. Было восхищение его интеллектом, возникало не стремление угождать или подражать ему, а тянуться до него... Не быть похожим на него, а быть достойным его.

Хотелось ли, будучи губернатором, Леониду Константиновичу, чтобы бывший комсомольский «вожак», недавний бизнесмен, молодой законодатель Николай Петрович, приглянувшийся ему деловитостью, здравым рассудком, тем, что увидел в нем как бы себя глазами Гукасова (так, по крайней мере, думалось, — было приятно и лестно вспоминать, что там, в Казахстане, его звали «малым Гукасовым»), — видел в нем такого же кумира?..

После избрания Николая Петровича членом Законодательного Собрания встречи их стали чаще, беседы продолжительнее. Губернатор примечал, что Николай Петрович все больше подпадает под его обаяние. Это и радовало, и то же время настораживало. Из характера, который может быть легко порабощен чужой волей, стоящего руководителя не вылепишь. Появились сомнения: того ли он взялся лепить? Достоин ли Николай Петрович, чтобы отдавать ему столько времени, внимания? На словах — да! Умен, прозорлив, инициативен. Что слушает его внимательно, со всем соглашается — это еще не признак его безволия, слабохарактерности. Ведь и он, Полежаев, во всем соглашался со своим кумиром, не потому, что из того сорта людей, которые умеют лишь поддакивать. Просто было этакое внутреннее единодушие, единомыслие...

Как-то, вспомнив свой совет заняться фирме Иванова изготовлением машин «Скорой помощи» и как тот пообещал заняться этим делом, спросил: помнит ли Николай этот разговор и свое обещание?
Николай ответил:
— Да вы что, Леонид Константинович?! — Может ли он не помнить, если каждое слово губернатора накрепко западает в память! А тут — обещание дал!
Губернатору с восторгом: — Делаются, Леонид Константинович! — И несколько скромнее: — Не на потоке, конечно. Мастерские... можете себе представить?.. Но штучно выпускаются. Хотя я, согласно закона, отошел от этого дела... Жена всё...
Губернатор, покивав одобрительно головой, неожиданно для собеседника сказал, что сегодня же выберет время и заскочит посмотреть, что и как делается...

Это и обрадовало, и встревожило Николая Петровича. Но еще и в большое сомнение привело: всерьез сказал губернатор, пошутил ли?..
Рабочие тоже не очень-то поверили, когда Николай Петрович объявил им, что их коммерческое предприятие посетит сам губернатор. Попросил навести в мастерской порядок: подмести, прибрать весь хлам, докрасить почти готовую к выходу машину.

Усатый маляр передернул плечами:
— Не верится что-то, Николай Петрович, чтоб у губернатора нашлось для нас время... — Поморгал на «хозяина» раздумчиво глазами. — Хотя, конечно, всякое бывает... — Бросил взгляд на машину: —- А тут делов-то, чтоб стала «Скорой помощью», красные кресты осталось намалевать. — Усмехнулся вновь недоверчиво: — Но чтоб сам губернатор... Шутишь, Николай Петрович!

Его поддержал слесарь, невысокий, быстрый в движениях парень:
— Верно... Ну, объединение «Полет»... работал я там: вот это производство! «Трансмаш» взять — тоже размах... Батя там мой тридцать лет у станка простоял. Сократили. Такую махинищу набок положили! Другие заводы на ладан дышат. Думаю, что есть о чем болеть голове губернатора. Мы — что? Малая коммерческая блошка супротив таких омских гигантов!

И всё же маляр с особым усердием стал малевать красные кресты, рабочие — приводить в порядок мастерскую.