...Мягко гудит мотор, шипят шины колес. В открытое боковое окно частыми порывами врывается встречный ветер, тугой и горячий, напоминающий Южно-Казахстанский.
Жаркое нынче и здесь, на омском севере, лето. Засушливое. Солнце в небе что костер из сухого хвороста — пышет жаром. Небо будто перекаленное — пепельно-сизое.
С правой руки плывет широкое для здешних мест поле с низкорослой пшеницей, словно редкотканым желтым полотном накрывшей землю. Созрела? Или усохла, выжженная солнцем, не зародив и зерна?


Весна нынешняя обещала совсем другое. Обильные майские дожди сулили богатый урожай. 
Он, губернатор, скуповатый на слова, тем более восторженные, не выдерживал, когда проезжал весной подле особо густо-зеленого поля, — останавливал машину, выходил из нее и, оглядев тучные зеленя, вскидывал глаза на спутников своих: «А?! Будет нынче хлеб? — И отвечал за них, не сдерживая чувств: — Будет!! Все виды — на добрый урожай! И цены на зерно, можно полагать, поднимутся. На юге России нынче урожай неважный ожидается. — Супил чуть брови: — Считается, что Омская область бо-о-огатая... А чем? Никакого сырья промышленного значения... Не то что, к примеру, Красноярский край. Хлеб — вот главное ее богатство было. — И с небольшим усмешливым прищуром: — Было... Будет по-другому. Север осваивать надо. 

Предшественники — самый, может, деловой из них Манякин — юг любили. Север бросовым считали. И крепко ошибались! Север — вот наша кладовая будущих сырьевых ресурсов: газ, нефть, промышленное месторождение циркония под Тарой. Еще — лес. Деревоперерабатывающую промышленность нужно возрождать, а вернее, создавать заново.

Прежние руководители области похозяйничали здесь последние семьдесят лет, изведя половину, если не больше, хвойного леса, не дали краю, населению его от этого никаких выгод. Потому что, вырубая лес, сплавляли за пределы области кругляк, дешевое сырье.
Ранее, до Советской власти, в каждой северной деревне крестьяне занимались деревообработкой: распускали вручную кругляк на тес. Процветало бондарное ремесло, производство транспортных средств, широко были развиты дегтярные и маслодельные промыслы. Почти все это шло на продажу, было большим подспорьем в хозяйстве северян. Извели, уничтожили непродуманно даже лен — ценнейшую культуру, прекрасно удающуюся на севере области — вывели из сельскохозяйственного производства почти полностью. Кукурузу внедрять стали!..

Многоснежные, без больших ветров зимы северных районов области — самое то, что годится для возделывания ржи. Сократили ее посевы до мизерности. Южные районы для озимых малопригодны — вымерзают, потому как снег уносится с продуваемых полей. Вели опыты по возделыванию озимых на юге. Зачем? — Усмехается: — В Казахстане пробовали сеять рожь, когда создавали там целинные совхозы...»


Незабываемые казахстанские зимы с такими бешеными поземками, что люди гибли в двух шагах от жилья. Был с ним однажды такой случай...
Попал в степной буран. Хотя они там случаются очень редко, но если задурит погодка... Работал тогда прорабом 8-го участка в Барнауле. Это триста километров от Павлодара, где находилось Управление. Получил для рабочих участка зарплату как раз накануне 8-го марта. Хотелось порадовать людей, выдать деньги к празднику. Как говорится, дорого яичко ко Христову дню!


Они, рабочие, всё очень тонко чувствуют. Небольшое, чуть, может, сверхслужебное внимание к ним высоко ценят. Поэтому не внял предупреждению старожилов, работающих в СМУ, что рисково, опасно пускаться в трехсоткилометровый путь по малолюдной степи, почти бездорожной, когда с утра погода начала портиться: резвый ветерок нагнал с северной стороны облачка, закрутил их со встречным южным, сгустил-спрессовал в тучи, обложившие к обеду все небо. Редким снежком с него посыпать начало. В таких случаях лучше переждать непогоду.


Ждать?! Максимализм молодого человека, отвага безрассудная — когда кажется, что и «черт тебе не брат», — не слушает осторожных, рассудочных советов людей поживших, опытных.
Водитель небольшого самосвальчика молодой казах Ахмет, когда он спросил его: «Как? Поедем, Ахмет?», с той же бесшабашностью ответил: «Как решишь... Можно и ехать. Буран — ничиво. Дорога знаем».

Выехали с ними еще бензовоз с прицепом и машина с кислородными баллонами. У железнодорожного переезда водители из встречной большой колонны грузовиков отчаянно махали им, показывая, что ехать дальше нельзя, лица руками прикрывали, тыкали ими в обратную сторону, что лучше-де воротиться.

—    Как, Ахмет? — спросил прораб своего шофера.
—    Что хозяин решит, — без обычной улыбки на этот раз ответил ему Ахмет, но и без какого-либо беспокойства.
Отсутствие тревоги у водителя, местного уроженца, укрепило решимость прораба:
—    Едем, — сказал он, — не возвращаться же в Павлодар с полдороги!

Через несколько километров дорожные переметы стали все чаще, были все уброднее. Застревать начали в них. Буксовать. Выходили из кабин, брались за лопаты... Первое настоящее беспокойство прораб ощутил, увидев подрагивающую на ноле стрелку указателя топлива в баке.


К водителю бензовоза: есть шланг, чтоб дозаправить бензином самосвал?.. В цистерне бензовоза оказалась солярка.
По предложению водителя машины с кислородными баллонами — «кислородщика» — слили из топливных баков машин остатки бензина в паяльную лампу, решив заночевать в кабине одной из них, обогреваясь огнем паяльной лампы.